MEMORANDUM

Ночь
Не было ранее зимы такой богатой на боль и будто не было ранее боли такой ценной. Мир человека – болото с умершими деревьями. И не насытится око зрением и не исполнится ухо слушаньем. Суета вся не стоит любой другой суеты (безопасности, успешности, знания) – смерть итог всему. Боль неизбежна, а счастье – призрачно. Погоня от одного или за другим – так же тщетны в лоскутном колесе, всё есть томление духа и разбазаривание света. Самое большее, можно притвориться что лож – это истина. Так что же, смотреть на них? Гниль в тарелке не станет амброзией и не насытит естество. Правда всегда перед лицом.

«Есть одна для всех врожденная ошибка – это убеждение, будто мы рождены для счастья» А. Шопенгауэр.

Так и правда, почему бы и нет? Если всё тщетно, почему бы не пойти за тем порядком, что рвётся из глубин? Чего опасаться потерять посреди затхлой пустыни? Почему не пускаешься в пляс тем ужасным танцем, что был сокрыт в сердце всегда? Почему всегда прячешь ту дорогу, что прямо выбита на внутренних стенках души? Почему прошлое или будущее вообще может иметь значение, если имеем такое настоящее? В которое, как сказано уже, вляпались по самое не могу, но и которое само пляшет на негаснущих углях. Что? Нужно быть дураком, что бы проплясать на углях до конца жизнюшки? Боль ведь от этого не станет меньше. Но и лишь глупец будет считать, что боли станет меньше если стоять на месте, или что это вообще что-то значит. Так почему нет?

Огонь (de profundis)
Рёв изнутри чеканит заклинания, крушит тежелодушные основы и столпы, серые, пыльные, возведённые из такого камня, что либо от его бестолковости болит голова и откровенно тошнит, либо от тупости его всю душу выматывает. На новом же месте вспыхивают огоньки, пока не большие. То страсть, то любовь, то снова рёв. Страшно? Ну да, иногда. Быть в таком порядке на свой страх и риск. Но почему нет? На рядоположном уровне всё шишура чуждая, а это как-то по особенному мило сердцу, своё, странно любимо.

«Век дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле» Гераклит Эфесский.

Лишь бы исходники были верны. Может ли скверна взяться на пустом месте, породить испорченность из ничего, или всё же она берётся из искажения истинных побуждений. И тогда нет ничего в царстве земном, что было бы само по себе полным ничтожеством и пустотой, которая не имела движения жизнью. Первичное желание перетекает в более конкретное, а то ещё дальше. Но течёт то сама жизнь. Значит, нет ничего абсолютно бестолкового в сердце, и все ныне ядовитые воды до какого-то момента осуществления были живыми.

«Я ведь всего только и хотел попытаться жить тем, что само рвалось из меня наружу. Почему же это было так трудно?» Г. Гессе.

Истинное побуждение стремится к этому развёртыванию, конкретизации. Сокрытое на глубинном, ином уровне развёртывается по собственному имплицитному и природному для него порядку, а не по прихоти слабого «Я» отступающего от феномена, от своего опыта. Следуя за этим (своим же) порядком одно раскрытое и реализованное стремление выпускает на дневной свет новое стремление. И если всё хорошо, то в огоньках прорастают корни, ствол, зелёные кроны упираются в небо, древесная кора охлаждается, но остаётся тёплой на ощупь и что-то танцует вокруг.

Жизнь
Мы решаем откликаться на побуждение или умертвить его. Откликаться на самого себя и свою жизнь, свой мир, или умертвить их. Во взятом «здесь и сейчас» эти масштабы равны. Битва за вечность происходит в сейчас, и не похоже, что бы для неё могло существовать вообще хоть какое-то другое место. Выбор жизни открывает жизнь, выбор смерти утверждает смерть. Как можно спать и быть безразличным к этому?

«...основной выбор человека – выбор между жизнью и смертью. Каждый поступок содержит этот выбор» Э. Фром.

Любовь убирает безразличие. Трагичность событий любимого человека отрезвляет тебя наверно иногда сильнее чем собственные беды. Как-то привыкаешь, что мир часто зол в твоей жизни, но не когда он жесток по отношению к любимым. Наверно мне почти никогда не хватало любви (и едва ли сейчас), что бы это чувствовать и понимать, насколько преступна эта боль другого сердца, любимого сердца. И любовь же толкает на свободу, на то что бы желать жизни. И ты ступаешь к ней на встречу, входишь в неё, она и в делах твоих, и в танце твоём. Если, конечно, всё по-прежнему хорошо.